[lievre]

Давно уже не читала никакой прессы о Доне Карлосе. А сегодня наткнулась на сайте БДТ на интересную статью. Стырила ее себе сюда на память

Себе на заметку

Темур Чхеидзе с завидной твёрдостью вскрывает нарушения логики у Шиллера. Потому что логика - величина столь же переменная, как идеология, и столь же вёрткая, как закон и мораль. Положительные лица драмы «Дон Карлос», оказывается, совсем не безупречны. Экстазы проповедей о свободе шелестят, как сухие листья на ветру. Любовная дрожь успокаивается от нескольких валерьяновых капель здравого смысла. И тираны не рождаются сами, их рождают люди. Но тенденциозность Шиллера пригодилась, и наконец-то стало ясно трепетное внимание театральной истории к одной из сцен драмы: к встрече короля Филиппа и маркиза де Поза. Колеты, высокие кожаные сапоги, шпаги, золотоподобные наряды дам, — всё отодвинулось. И как не замереть, если встретились монархия и республика, скептицизм и идеализм, старик и молодой человек, старые и новые времена, а дальше ставьте какие угодно пары-антиномии. Всё, что увидится в дуэте Ивченко-Филипп и Дегтярь-Поза. В их дуэте есть объёмность, идейность и театральность. Ирония. Ставлю её отдельно, потому что она не предусмотрена серьёзным Шиллером. Она даже не очень-то в ходу у меланхоличного Чхеидзе. А здесь все четверо (персонажи и исполнители) попадают в её зону. Потому что это зона современных споров и размышлений о правах, свободах, справедливом обустройстве человечества, которое почему-то решил осчастливить Поза. Привлёк к этому ещё одного знатного молодого человека, инфанта испанского Карлоса, и молодую даму ещё более знатного положения - королеву, в которую, по всей видимости, сам тайно влюблён. Знать, озабоченная униженными и оскорблёнными, - это хобби и нашего времени тоже, с олигархами и кое-где сохранившимися принцессами. Не веря в пользу благих намерений, исповедь Позы слушаешь с искренним волнением. Как слушает её Филипп, и вдруг (тут-то и вспыхивает ирония), в тот момент, когда Поза дошёл до сути: «Дайте человеку свободу мысли», понимает: «А, так вы мечтатель!» Действительно, разве для мысли нужно разрешение?
В финале на сцену «выползает» ещё одна, главная ироническая фигура спектакля - Великий инквизитор в исполнении Геннадия Богачёва - постмодернистская трактовка (или карикатура) знаменитого портрета Веласкеса (инквизитору для полной аллюзии подставляют кресло). Королю приходится провести заключительную дискуссию - опять на авансцене, опять с идейным противником, опять в ироническом ключе. Если в первом поединке «мечтатель» подмят волевым напором Филиппа, превращен в раба, то во втором - короля запросто сражает полумёртвая на вид красная туша, которая держит на длинных нитях всех так называемых еретиков мира. Читай - мечтателей. Никогда спектакль Чхеидзе, при его всегдашнем обострённом восприятии действительности, не был ещё настолько не абстрактным. Так и тянет подставлять под испанскую монархию - другую монархию, а под Фландрию - другой протекторат. Но делать так означает упрощать и искажать спектакль, горизонт которого гораздо шире, хотя и не беспредельно.
Зритель, что свыкся с определением самого себя как «клиповый» (правильней - «липовый»), вынужден терпеть четыре с лишним часа. Такова протяжённость «Дона Карлоса», представленного как главный аккорд празднования девяностолетия прославленного БДТ. От «Дона Карлоса» 1919 года к «Дону Карлосу» 2009-го - парабола, уклонившаяся от Шиллера романтического к Шиллеру скептическому и в соответствии с этим - от стихотворного текста к прозаическому. Да и сам Шиллер «облёк» в стихи драму не сразу, сначала писал «смиренной» прозой. Новый переводчик Елена Шварц, поэт, этому переводу в двойном смысле способствовала. Не берусь говорить о тонкостях (тем более по звуковому варианту спектакля), по сути же отличие от перевода Левика в том, что смягчена «испанская» острота чувств и мыслей: раньше в русском «Дон Карлосе» презрение, гордыня, ярость, мрачность, восторги и прочее буквально дыбились и вздымались. Теперь их заменили психологическое напряжение, интеллектуальное внимание, вполне европейское благородство — с небольшой архаической данью XVIII веку от улиц XXI-го.
Возвращаясь к началу, повторю, что вынесенные на первый план идейные споры достойных оппонентов оправдывают не частый сейчас большой хронометраж спектакля. Так как к «клиповым» зрителям себя не отношу, то особенного терпения не понадобилось. Уж очень близок сердцу и уму конфликт утопии и опыта. Того самого исторического опыта с ошибками, которые ничему не учат, а лишь порождают новых мечтателей и новые жертвы. Спектакль не заканчивается на шиллеровской ноте - веры в необходимость борьбы за лучшее будущее, возгласами «на тиранов!» или «обнимитесь, миллионы!» Спектакль обрывается. На том, что кардинальский аппетит утолён свежим мясом в виде испанского инфанта; король в домашнем халате - укрощен в своём пробном просветительском начинании, а инфант, застывший на ступенях винтовой лестницы, - это прерванный полёт, так сказать, гуманизма. У Чхеидзе есть ещё свой финал, не шиллеровский. Это фигурки детей - тоненького мальчика-пажа (изящное исполнение практически бессловесной роли Полиной Толстун) и маленькой инфанты (ещё одной реминисценции Веласкеса). Они остаются одни и без защиты от грозного шума подступающей очередной военной, то есть людьми же и организованной, катастрофы. Это финал из поэзии: «Живы дети, только дети, мы мертвы, давно мертвы...»
Дети вышли в опасный мир. Откуда? Из подземелий сценического Эскориала. Винтовая лестница ведёт в его башню, в бункер, немного похожий на тот, в котором правил у Чхеидзе Президент в «Коварстве и любви», и на тот, в котором пряталась королева Елизавета в «Марии Стюарт». Постоянный художник Чхеидзе - Георгий Алекси-Месхишвили в третий раз возвращается (как и постоянный композитор Чхеидзе Гия Канчели - к штриховой музыке) в бункерообразные укрепления власти. В «Дон Карлосе» третий вариант - с акцентами на рельефах культовой скульптуры и архитектуры (они даны в крупных, во весь задник, фотопроекциях, схваченных в сложных ракурсах и распечатанных в узком формате, словно сдавленных стенами). Эскориал представляет собой просторный зал со входами и выходами, со скудным светом и фантастическими тенями от простых спинок стульев. Это площадка для игры в любовь и политику.
О политике сказано. Любовь? Да, она есть - куда же без неё в истории Филиппа, Карлоса и Елизаветы Валуа. Куда деться от высокородного любовного треугольника, идеализированного Шиллером, потом вновь идеализированного Верди, и несть конца... Дамы блистают туалетами (от Марины Еремейчивой, и особенно хороша мавританская вариация принцессы Эболи). Елизавета Ирины Патраковой, к счастью, не ограничена добродетелями - в ней есть бури и натиски французского темперамента, она живая и пылкая женщина. Эболи Елены Поповой - привлекательна в аскезе и самобичевании. Ей идут «умирающие» звуки голоса, склонённая под капюшоном голова, навзничь падающее тело. «Вторы» женского ансамбля - маркиза Монтекар (Екатерина Толубеева) и герцогиня Оливарес (Татьяна Аптикеева) - запоминаются, они не потерялись в сумерках Эскориала, среди мощных мужских голосов. По праву «Дон Карлос» - мужской спектакль. Преданный (сразу и королю, и наследнику) граф Лерма (Алексей Фалилеев) и растерянный старик, адмирал Сидония (Георгий Штиль) сыграны отточено и в то же время скромно.
Карлоса играет актёр новой формации, ученик Вениамина Фильштинского, участник дерзких спектаклей Андрея Прикотенко на сцене Театра на Литейном - Игорь Ботвин. Из атмосферы некоторого простительного надругательства над вечной классикой он попадает в атмосферу почитания её же, не исключающего собственных мнений - ни режиссёра, ни исполнителей. У Ботвина Карлос - не юнец, а зрелый и всё же неуравновешенный молодой человек. Может быть, крупный и крепкий чуть более, чем можно бы. Зато, безусловно, привлекательный и убедительный в терзаниях и метаниях между миссией спасителя человечества и жаждой плотской любви. Когда отец слегка насмешливо рекомендует ему врача вместо экспедиции во Фландрию, основания налицо: вспышки безумного нетерпения для полководца исключены. Разве что тот гений, Наполеон. Но Дон Карлос - не гений, не пламенный любовник, не героическая личность. Он отличный классический театральный принц - с приглушёнными романтическими интонациями, с красивой выправкой, с выразительным голосом. С моментами истерии и патологического гнева. А также мнительностью, перепадами настроения, двойственностью (если не двуличием). Суммой неврастенических признаков, то есть нездоровым духом в здоровом теле. Воспитателя из маркиза Позы не вышло. К сожалению, и дружба Карлоса с Позой не выстраивается. То ли мешает разница лет, то ли разница манер, но в гармонию их отношений не веришь, а дисгармонии не придаёшь значения. Валерий Дегтярь, сознательно или интуитивно, делает Позу «слабаком». Человеком, которому не хватает веры в собственные идеалы. Сомнения персонажа мгновенно передаются в зал. Демократизм маркиза слишком эластичен и наивен, особенно рядом с хищной прямотой короля. «Я не бунтовщик», - признаётся он. Либерал - доскажем за него. Дегтярь не из формальных театральных декламаторов, он актёр тонких материй. В роли Позы из них «шьётся» тема вины и раскаяния. Эти чувства преобладают и в сценах с Карлосом, и в программном поединке с Филиппом, и в рыцарском поклонении Елизавете.
Сейчас БДТ занятен как раз вавилонским смешением актёрских почерков. Их владельцы готовыми, сложившимися актёрами поступают в труппу и по разному укореняются или не укореняются в ней. Очередной пример - Алексей Девотченко, в спектакле - герцог Альба. Роль, складывающаяся из отрывистых и острых фрагментов. В свойственной ему манере бросать реплики в предельной концентрации, Девотченко обходится тем текстом, что выпадает ему, чтобы высказаться конспективно и отчётливо. Причём текст кажется ещё короче, чем есть. Его герцог Альба - невысокий человек, с вдавленной в плечи голой головой, не поворачивающейся более, чем на сорок пять градусов, зажатый, с мрачноватым взглядом исподлобья - не то чтобы кровопийца, безжалостный тиран или успешный полководец. Он закомплексованный честолюбец. На этом поставлена точка. Очень громкая в тот момент, когда Альба со стуком опускает стул перед задиристым Карлосом. Этот Альба автономен. Есть и совершенно другой герцог Альба (Дмитрий Быковский) - правильный, я бы сказала. Альба на уровне Шиллера, а не Достоевского. Массивный, грубоватый и составляющий отличную пару единомышленников с отцом Доминго (Анатолий Петров). Вместе они оправдывают нескрываемое презрение, которое демонстрирует им неоднократно король. Их голоса - отрывистый бас Альбы и певучий тенор Доминго - в дуэте комичны. Ещё немного - и начнётся фарс с белым (поп) и рыжим (вояка) клоунами. Вместе они усиливают иронический подтекст той политики, которая начинается, делается и заканчивается в приёмных, где толпятся «добровольные ничтожества».
Заглавным героем спектакля стал не инфант, а король. Ивченко играет широко - буквально и фигурально: смело захватывает территорию, сценическую «власть». У Филиппа широкий и уверенный шаг, он подтянут, он властен. И он же - насквозь саркастичен, мнителен, необуздан. Филипп поставлен на землю, одеяния трагического одиночки сброшены. Сходство с Отелло - мнимое. Филипп владеет Елизаветой так же, как Испанией, и не терпит покушений на собственность. Очевидный его цинизм подкрепляется одной репликой: «Государственные замыслы королевы меня не интересуют». Так, мимоходом, словно речь идёт о рукоделии, вышивке бисером или аутодафе. О пустяках. Но и они, равно как и свобода мысли Позы и сам маркиз, должны находиться в границах испанской империи. На всём лучшем стоит печать испанского монарха. Ивченко интонирует мастерски. Интонацией он ставит ударения на высокомерии и беспощадной прозорливости Филиппа. Сын, который только что, наедине с другом выказал ненависть к отцу, падает перед ним на колени? Просит любви и нежности? Филипп не дрогнул и не поверил. Насмешливо поднял того с колен, пристыдил и остудил. Истинно только то, что тиран ищет Человека - интонации роли подразумевает большую букву. Интонации же показывают, что поиски напрасны. Рядом с тиранами мечтатели становятся ручными. Те слёзы, что испугали придворных, этот Филипп вряд ли мог пролить. Он любит как собственник и мстит как собственник. После убийства Позы он раскаивается - в том, что власть, подобная его власти, не способна воскрешать мёртвых. Ведь всё остальное ей под силу. Ивченко придал прозе весомость. Он затушевал сатирические краски, хотя они проступают - и тогда, когда бедный Филипп хлопает себя по лбу - дочь равно похожа на него и на Карлоса, и тогда, когда трусит подойти к упавшей в обморок королеве. Ивченко играет монументально и мягко. Его проза колоритна, умна, драматична. И в целом проза спектакля не смиренна, она воодушевлённее рифм, злее Шиллера, в нём, спектакле, по смыслу железа и бронзы куда больше, чем парчи и кожи.
Мне очень понравился этот политический и партийный спектакль БДТ. Знаю, что его партийность совсем не того цвета, что в 1919 году, и не знаю, в какой цвет окрашены её флаги ныне, но цвет не важен. Цвета то и дело меняются, а вот как осчастливить человечество - всё так же неясно.


Горфункель Е. Шиллер против Шиллера: Ф. Шиллер. «Дон Карлос». БДТ имени Товстоногова. Режиссёр Темур Чхеидзе // ИМПЕРИЯ ДРАМЫ. 2009. №26-27.